Лещиха.

Часть вторая.

Ещё не открыв глаза, Глеб понял, что что-то не так. Чувствовал он себя вполне отдохнувшим, ничего не болело, но тем не менее, что-то не совпадало с обыденностью. Что-то тонкое, едва уловимое... А тут ещё этот сон. Он, как крепкий транквилизатор, сглаживал реальность, успокаивал, не давал ни малейшей возможности всяким внешним тревогам, просочиться вовнутрь.
Глеб потянулся, окончательно пробуждая тело и заставляя работать голову.
Запахи! Воздух в комнате был совсем не таким, каким был изо дня в день на протяжении всей его взрослой жизни. Обычно, по утрам, вместе с первым осознанным вдохом, Глеб ощущал запах кофе, завтрака и этот сложно сплетённый, но такой узнаваемый, запах недавно покинутого душа. Вместе с этими привычными запахами, шли и привычные звуки. Жена, тихонечко колдующая на кухне, дети, собирающиеся в школу, закрываемая входная дверь. Всё обыденно, узнаваемо и предсказуемо ещё до момента свершения. Но сегодня всё было не так.
Во-первых, тишина. Не просто отсутствие бытового шума, а тишина вообще, тишина, как самостоятельная форма бытия. Вокруг было так тихо, что при желании можно было бы услышать шуршание крыльев ангелов, если бы им вздумалось сюда заглянуть. Ни гула автомобилей, ни звуков, идущих от стен соседних квартир; не было вообще всей этой пыльной какофонии, свойственной мегаполису.
Во-вторых, запахи, родом из такого далёкого прошлого, что утратили в памяти Глеба даже свои тени. Зато оставили корни: крепкие и здоровые, из которых могли возродиться при первом удачном случае.
Глеб открыл глаза.
Он лежал на большой удобной кровати в совершенно незнакомой комнате. Чужой комнате, подумал было мужчина, но осёкся. То, что он здесь никогда не был, не вызывало у него не малейшего сомнения, но и назвать её чужой он тоже отчего-то не мог. Странное дело! Глеб потихоньку попытался разобраться в своих ощущениях, разглядывая при этом свою спальню.
Комната была большая и светлая. Стены... Надо же! Стены были деревянные, не бревенчатые, а обшитые вертикальными, старательно подогнанными друг к другу, узкими дощечками. На одной из стен размещались два высоких окна, с массивными рамами и широкими подоконниками тёмного дерева, тонко контрастирующими со светлыми ажурными стенами. Ни штор, ни занавесок на окнах не было, ничего не мешало смотреть сквозь чисто вымытые стёкла на утренний лесной пейзаж.
В углу, рядом с окном, стояла конторка с призывно откинутой крышкой. На столешнице находилась чернильница с воткнутым в неё страусовым пером и массивное пресс-папье с малахитовой, по крайней мере, зелёной с прожилками, ручкой. «Скорее для бутафории, или как элемент дизайна», - решил для себя Глеб, поскольку разглядел по соседству чёрный ноутбук. Над конторкой висела акварель с каким-то лунным речным пейзажем в меру разбавленным камышами, ряской и прочими атрибутами жанра.
Справа от Глеба, во всю стену, был книжный шкаф до отказа, безо всякой системы и порядка, набитый разномастными книжными изданиями разных эпох, стран и, судя по корешкам, разных направлений литературы.
«Интересненько!», - резюмировал Глеб, бегло просматривая книжные ряды от пола, покрытого белым длинноворсным ковром, до высокого сводчатого потолка, увенчанного трёхъярусной люстрой, чьё готическое происхождение не вызывало никакого сомнения.
Не заметить того, что над отделкой комнаты трудился грамотный дизайнер, и, возможно, не один год, было не возможно. Как и того, что его заказчик явно не комплексовал по поводу абсолютного отсутствия у себя вкуса в целом и того, как такая «отделка» будет воспринята окружающими его людьми или гостями, в частности. Вся «спальня» напоминала собой тщательно проработанную, до самых мельчайших нюансов и деталей, мешанину стилей, от которой должно было покоробить любого, хоть мало-мальски образованного человека.
Глеб хмыкнул. А вот его чего-то не коробило. Вот как бывает-то! Глаз всё оценивает, разум критикует, а сердце, как ни странно, радуется.
Устав пялиться на готическое недоразумение на потолке, мужчина перевёл взгляд на четвёртую стену у себя за изголовьем. Правда, для этого пришлось изрядно запрокинуть голову, но вставать с мягкой кровати пока не хотелось.
Как и следовало ожидать, и там без сюрпризов не обошлось. Прямо по центру стены, ровно над подушками, из стены торчала довольно внушительных размеров, кошачья голова. Вернее она не торчала, а была прибита к лакированной дощечке, которая в свою очередь, висела на стене. Обычного звериного оскала, какой любят придавать своим работам таксидермисты, у головы не было, зато был презрительно задранный подбородок и вызывающий взгляд песочно-зелёных глаз. А, может просто, так показалось Глебу, поскольку он смотрел на неё снизу вверх, да ещё неудобно вывернув свою собственную, лохматую со сна.
Размяв затёкшую шею, Глеб сел на кровати. Тайны тайнами, а завтрак пока никто не отменял, по крайней мере, его собственный желудок. А раз хозяина дома поблизости нет, о еде придётся заботиться самому.
Поискав под кроватью тапочки, но так их и не найдя, мужчина поднялся, одёрнул майку и заправил её в старые, «домашние» джинсы, на случай, если в доме всё же кто-то есть, и пошёл к двери.
Кухня нашлась неподалеку от спальни в конце коридора, сразу за лестницей, ведущей куда-то наверх, видимо на второй этаж. То, что это была именно кухня, можно было лишь утверждать с большой долей вероятности, но никак не быть полностью в этом уверенным. Да, кухонная плита там была, и даже не одна, и шкафчики-полочки с банками-припасами тоже имелись. Но что касается остального, то и тут приложил руку великий безвкусный гений хозяина дома.
Бегло осмотревшись, Глеб подошёл к маленькому очагу, сложенному из крупных булыжников, осторожно потрогал ладонью рабочую плиту — горячая! А дальше всё пошло как-то само, почти без участия, по крайней мере, осознанного, со стороны гостя. Открыть чугунную заслонку, поворошить еле тлеющие угли лежащей поблизости кочергой, добавить несколько маленьких поленьев. Распахнуть дверцы висящего над очагом шкафчика, достать банку с кофе, сахарницу и маленькую стекляшку со специями. Из ниши в стене, скрытой от постороннего взгляда неприметной занавесочкой, выудить большую медную джезву. Старую, покрытую витиеватым орнаментом или какими-то незнакомыми рунами, проступающими сквозь зеленоватый налёт, более сильный возле деревянной ручки. Заправить её и любовно уместить на заботливо выровненный, горячий песок, засыпанный в специальное углубление на плите булыжного очага. И время от времени неторопливо помешивать, неизвестно как появившейся в руке ложечкой, растущую ароматную гриву.
Через час, Глеб уже завтракал на веранде. Его благодушное настроение позволило ему простить неведомому хозяину не только его отсутствие, но и даже охоту на диких бродячих котов. «В конце концов», - решил гость, отправляя в рот маленький кубик мягкого янтарного сыра и жмурясь от удовольствия, - «значит так было нужно. Не будет же человек, так тонко разбирающийся в сыре, устраивать сафари на своих камышовых угодьях, безо всякой к тому причины?»
Глеб сделал ещё глоток. Кофе был великолепен уже сам по себе, а на свежем воздухе, на природе, которая начиналась прямо здесь, сразу за перилами веранды... Мужчина прислушался к своим внутренним ощущениям, привычно пытаясь разложить их на составляющие, но через какое-то время понял, что ничего не может сделать. Не выделялось, не отрезалось, не отщипывалось. Зато было полное, неспешное чувство гармонии. Не те короткие мгновения, которые он умудрялся обычно отхватить от своих буден, а постоянное, плавно текущее, как равнинная река. И такое же полноводное.
Опустевшая чашка была вновь наполнена, благо джезва большая, кофе хватит надолго. Можно хоть целый день сидеть вот так, никуда не торопясь, смотреть вперёд на песчаную тропинку, убегающую со двора в лес, слушать тихий шёпот листьев, обонять ветер. Расплетать запахи, из которых он свит: запах тёплой пыли, разнотравья, речной воды, запах сухого, звонкого камыша... Или смотреть дневное представление в вечном театре Солнца и Тени. Наблюдать за причудливыми образами, сотканными многомиллионной лиственной армией.
Плюх!
Кофе выплеснулся из чашки на стол, рука Глеба мелко задрожала, настолько резким и внезапным был переход от расслабленного состояния до реальности.
Среди вольготно разросшихся кустов и молодого подлеска, блуждающий взор писателя внезапно различил направленный на него в упор, немигающий прямой взгляд.
- Неужто меня испугался? - из-за скрывающих его ветвей вышел человек. - Так это напрасно! Чего меня бояться? Я вот он, тут весь... Я же давно стою, наблюдаю себе тихонечко, как ты кофей распиваешь...
Продолжая говорить, мужчина неспешно шёл к веранде, поправляя на ходу спутанные седые волосы. Одет он был в полотняную рубаху, подпоясанную толстой бечёвкой, и в такие же светлые, не первой молодости штаны.
- Да ничего я не пугался, - Глеб прочистил немного севший голос, - просто неожиданно. Тут тишина, покой и раз... понимаешь, что ты не один.
- Покоробило? - мужчина остановился на середине пути и с интересом посмотрел на Глеба.
- Что покоробило? - не понял тот.
- Ну, общество моё? Так я могу и потом зайти, сиди, отдыхай, я всё понимаю. Новое место, впечатления...
Мужчина прошёл ещё немного вперёд, но, немного подумав, остановился, видимо решив дальше не идти.
- Такое ведь редко бывает, - подумав, продолжил он, - чтобы в одно мгновение ты оказался в совершенно незнакомом месте. Правда? Обычно мы куда-то собираемся, чемоданы складываем, билеты покупаем, а тут тебе на! И оглянуться не успел, как ты уже не знамо где.
Глеб удивлённо посмотрел на гостя.
- Да, бывают в жизни сюрпризы, - гость задумчиво взлохматил крепкой пятернёй и без того спутанные волосы. - Это же человек только надеется, что в жизни у него всё будет размеренно, прямолинейно и без выкрутасов. А судьба порой того... - он многозначительно покивал головой в такт своим мыслям. - А вот некоторые люди наоборот, им кривые улочки да околицы только подавай..., - пятерня опять потянулась было к макушке, но на середине рухнула вниз.
Глеб смотрел на гостя, почти открыв рот. Такой типаж ему попался впервые. Странное в нём было абсолютно всё: начиная от возраста, абсолютно не определяемого, до речи и мыслей. А одежда? Она явно не фабричная, слишком уж вольно скроена для серийного пошива, а уж кутюром здесь и не пахло. А обувь? Её же просто не было! Но больше всего писателя интересовал всё-таки возраст нежданного гостя.
Глеб сам не любил, когда в какой-нибудь книжке, автор сходу выдавал читателю года своих героев, причём определяя их порой с одного взгляда и с точностью до двух недель. Вот сюда бы такого умника! Чтобы он написал? "Мужчина крепкого телосложения, с абсолютно седыми волосами, морщинистым лицом и водянистыми глазами. Возрастом от шестидесяти двух до девяноста семи лет". Ну да! Пусть он покажет девяностолетнего старикашку с такой прямой сильной спиной! Нестыковочки какие-то! Возраст не скроешь, возраст видно, но он никак не желает согласовываться со здоровым внешним видом.
- Насмотрелся? - насмешливый голос старика вернул Глеба к реальности.
- Извините, - смутился он.
- "Извините" - передразнил гость, - ты эти штучки брось! Человек "выкает", когда оградиться хочет от собеседника, а здесь этого не нужно, не нужно...
Глеб удивлённо поднял брови и едва открыл рот, чтобы ответить, как старик его остановил, снисходительно махнув рукой.
- Оставь. Будет у тебя ещё время мне возразить, а пока давай обживайся, раз явился. А я всё-таки потом приду. Или как освоишься, так сам приходи в гости, я воон там живу - старик махнул рукой в сторону леса - не заблудишься.
С этими словами незнакомец развернулся и довольно споро пошёл прочь, бойко ступая босыми пятками по жёсткой, высушенной на солнце траве. Но на середине пути развернулся и крикнул:
- А вино в этом доме всегда хорошее было. Ты это из виду не упускай!
Крикнул и зашагал дальше, будто ответ ему был и не нужен.
Глеб посидел ещё немного, пока широкая спина старика не исчезла за деревьями, допил остатки кофе, собрал посуду и пошёл в дом.

_________________
Человек жив только до тех пор, пока он может идти вперёд, пока в нём есть жажда новых знаний, есть тяга к совершенству. Иначе конец неизбежен. Человек умирает тогда, когда достигает того, что он считает своим пределом.