Лещиха.

Часть четвёртая

Глеб не сразу понял, что именно было не так. Нести корзинку было удобно, старые кроссовки не жали. Осенний воздух был свеж и приятен. Иногда неторопливо-торжественные «летучие» паутинки садились на писательский нос, отчего было щекотно, но это только радовало: Глеб уже стал забывать, какое оно, Бабье лето, на самом деле. Но всё же, что-то было не так. Глеб даже начал морщить лоб, досадуя на свою несообразительность, а потом вдруг понял — тропинка!
Нет, если рассматривать её отдельно, то всё было нормально, даже более того, по ней было приятно идти, пружинисто ступая по редкой низкорослой траве, растущей на утоптанной песчанистой почве. Но если рассматривать как часть леса, как малый его элемент, то сразу возникали вопросы. Сначала Глеб шёл в полный рост и довольно споро, теперь же по обеим сторонам стали появляться цепкие кустарники, вольготно раскинувшие на его пути свои руки-ветви. Иногда встречались кусты шиповника и тёрна, частенько они образовывали миниатюрные арки или воротца, и Глебу приходилось нагибаться, чтобы пройти под ними. И чем дальше он углублялся в лес, тем чаще освобождал себе путь свободной рукой: отдвигал навязчивые ветки, смахивал паутину, снимал с одежды колючки череды. А ведь при этом тропа хоженая! Утоптанная, такая и грозового дождя не испугается, не раскиснет под первыми небесными потоками. Так кто же по ней ходит? Тот, кто ему, Глебу, по пояс? И как, тогда, по ней пришёл утренний гость?
А вскоре Глеб заметил, что уже всё время идёт согнувшись в три погибели, словно кланяется кому-то при каждом шаге. Руки были исцарапаны, волосы всклокочены и посеребрены паутиной, джинсы и майка в колючках. Хорошее настроение улетучилось, идти стало совсем трудно. Писатель бросил взгляд назад — там тоже были слошные заросли; он даже не мог представить, что он только, что там прошёл, и если бы не чётко различимая тропа под ногами - посчитал бы, что заблудился. А ведь сколько ещё идти, куда и когда он придёт было неизвестно.
Разозлившись, Глеб бросил корзинку на землю, бутылки обиженно звякнули. Досадуя на свою детскую вспышку гнева, он сунул руку в корзинку - проверить их целостность - и нащупал нож. Странно! То, что он извлёк на свет, больше походило на мачете, чем на тот кухонный инструмент, который он собственноручно положил в корзинку. Писатель повертел оружие в руках - тяжёлая рукоять плотно сидела в руке, попробовал большим пальцем остроту лезвия — прекрасная заточка. Глеб коротко взмахнул лезвием перед собой — срезанные колючие плети осыпались к его ногам как осенние листья при первом морозе.
Глеб довольно улыбнулся, подхватил корзинку и снова двинулся вперёд.

Как ни странно, но спустя всего два десятка шагов, тропинка опять стала дружелюбной: колючие заросли сменились молодой порослью ивняка, изредка попадались островки сочной осоки и большие кусты чертополоха. Иногда писатель не удерживался и лихо сшибал мачете распушенные розовато-пурпурные головки, испытывая при этом позабытый детский восторг. А спустя ещё совсем немного времени впереди показались высокие деревья, за которым пряталось от постороннего взгляда, озеро.
Берег представлял собой довольно вытянутую подкову, протянувшуюся от каменистого взгорья слева, до ветхого деревянного сооружения похожего на водяную мельницу справа. По крайней мере именно за неё Глеб принял эту ветхость, когда смотрел на озеро сверху тогда, во сне. И теперь с удовлетворением убедился, что не ошибся — мельница, она мельница и есть.
Особо не раздумывая, писатель двинулся в сторону мельничного колеса, чётко различимого на фоне тёмной воды запруды. Но чем ближе он подходил, тем всё более убеждался, что ветхостью тут и не пахнет, просто всё заросло мхом и сорной травой, а водная часть мельницы ещё и динными нитевидными водорослями, похожими на чьи-то неухоженные зелёные космы. Глеб ступил на доски мостка сооружённого неподалёку, уводящего довольно далеко в озёрную гладь — доски были крепкими, высушенными ветрами всех времён года и выбеленные жарким солнцем. Дойдя до дальнего края мостка, он внимательно рассмотрел колесо мельницы, до которого отсюда было рукой подать, каменную плотину, удерживающую воду в запруде и удивился тому, что никакой подпитки воды в запруде нет. Ни ручейка, ни впадающей маленькой речушки, ни родников, от которых можно было бы получать свежую воду... Ничего. Гладкая как зеркало тёмная вода наверху и сухое русло, соединяющее запруду с озером. Установившийся низкий уровень воды в запруде не даёт перетекать ей через гребень плотины, поэтому колесо стоит. Как же здесь могла работать мельница? Или она стоит так давно, что вся система иррегации уже нарушена?
Глеб пожал плечами и вернулся на берег, подобрал оставленную корзинку и пошёл к мельнице.
Фундамент мельничного здания был каменным, из такого же дикого камня выложено русло подводящего жёлоба и плотина. А сами стены домика были бревёнчатые, добротно законопаченные сухим мхом, а кое-где и просмоленные, причём многократно. Крыша двускатная, крытая сперва тёсом, а сверху ровно уложенными камышёвыми вязанками. Рядом с мельничным колесом притулилось крылечко, украшенное грубоватой резьбой, в темноте которого просматривалась дверь в дом. Глеб перешёл по переходному мосту через сухой канал и поднялся по ступенькам крыльца.
- Ну, что, принёс? - утренний гость стоял спиной к двери и что-то энергично помешивал на большой скороводе.
В неожиданно просторной после узкого крыльца комнате пахло овчиной, жареным мясом и тушёным луком. Этот запах Глеб помнил с детства, он был всепроникающим, въедливым и по силе вполне мог тягаться с луковым духом. Что добросовестно и делал.
- А я тебя уже заждался, - старик смахнул луковую слезу и отставил сковороду на край жаровни. - Сколько принёс-то?
Глеб молча поставил корзинку на стол и достал одну за одной две бутылки.
- Мда, не густо..., - задумчиво протянул хозяин — но ведь потом и за добавкой можно сбегать, верно? Путь известный, недалёкий,...
Писатель так же молча выудил из корзинки сыр, зелень и теперь озирался в поисках посуды, куда бы всё это можно было сложить.
Заметив его замешательство, старик подал две глиняные тарелки и разделочную доску, развивая при этом свою мысль.
- ... а идти точно придётся, разговоры у нас будут обстоятельные, тут такой малой тарой обойтись нет никакой возможности. Ты сыр и брынзу на одну тарелку клади, нечего их сортировать, а зеленуху можешь сверху положить, только помой сначала. Справишься?
Зелень Глеб умел мыть правильно ещё с детства. Потому, что настоящая петрушка-кинза, а не та, что из супермаркета, она всегда в земле, и просто промыть её под краном не получится, будет на зубах хрустеть. Поэтому он взял миску, зачерпнул из стоящего в углу ведра воду, отделил от пучка самые корешки и разрезав съедобную часть на две половинки положил в тарелку. Тщательно помял, равномерно смачивая листья и стебли и отставил в сторону, отмокать. А сам принялся за нарезку сыра.
- Я сперва решил с похлёбкой не связываться, мы же с тобой не водку пить будем, правильно? - хозяин поставил на огонь кастрюльку. - Но у меня с прошлой недели полбарашка осталась, вот я и подумал... - он открыл кастрюльку и придирчиво понюхал пахучее варево - ..., что без чихиртмы, для разгона, нам не обойтись. Как считаешь?
Гость считал что это правильно, поскольку аромат из кастрюли иного мнения не признавал.
- А потом, к твоему вину, я подам рагу из баранины с помидорами и душицей, хотя чего я рассказываю, сам небось унюхал, а?
Старик не умолкал ни на минуту, видимо язык у него каким-то чудесным образом был связан с руками: чем быстрее ворочался язык, тем быстрее двигались руки и наоборот. Глеб закончил свои приготовления и теперь осматривался вокруг.
Жилая комната была одна. В ней была и кухня, и умывальник, и топчан. Из комнаты, кроме входной, вели две двери. Одна, как догадался Глеб, в «машинный зал», где стояли жернова, по крайней мере туда входил вал водяного колеса. Куда вела вторая - догадаться было сложно. Напротив входной двери была сложена каменная жаровня с большой металлической рабочей плитой. Слева от неё находилось окно, с видом на озеро, справа - дверь вглубь мельницы. Над жаровней висел самодельный кухонный шкаф с дверцами, рядом с которым к бревёнчатой стене было прибито ещё множество самых разнообразных полок и полочек, заставленных кухонной утварью и целым арсеналом баночек, коробочков, ящичков и бутылочек. Было даже несколько шкатулок. На стене с окном висели гирлянды с луком, сушёным перцем и пучками трав. В целом всё выглядело настолько калоритно, что Глеб невольно крякнул — его писательская сущность сделала стойку и завиляла хвостом-бубликом. А тут ещё и ароматы, от которых текли слюнки и начинало всё настойчивее урчать в животе.
- Сейчас-сейчас, - старик словно прочитал глебовы мысли. - Рагу почти готово, сейчас я туда помидорчиков... так... помешаем... и пусть тушится. Потом мы туда душицы немного сыпанём — хозяин снял с полки разлапистую жестяную банку и поставил рядом - и оставим томиться. А как у нас чихиртма? Тоже почти готова. Сейчас добавим подогретый виноградный уксус, прокипятим всё...
Глеб с любопытством смотрел на широкую хозяйскую спину.
- ... теперь желтки с бульоном сюда... вот так... помешаем.... опа.. и кинзы... А теперь... Артц!
Старик схватил пальцами за крышку сковороды, видимо забыв, что она горячая.
- Тцхеле тукано! Совсем я замордовался на старости лет! Больно-то как!
Что-то внутри Глебы шевельнулось и судорожно засучило лапками пытаясь выбраться наружу. Так ругался его старый приятель, пастух родом из детства.
- Агдам? - полушёпотом осторожно произнёс писатель давно забытое имя.
Но старик его не слушал, целиком занятый обожжёными пальцами. Но Глеб и не ждал уже его ответа, пытаясь увязать хоть в сколько-нибудь логичную картину все имеющиеся факты и происходящие события. Не получалось.

Вскоре с готовкой было покончено, огненная чихиртма разлита по глубоким мискам, хлеб нарезан щедрыми ломтями, стаканы торжественно водружены на стол. Глеб потянулся было к бутылке, но старик его остановил.
- Не... Погоди. Тут твоё вино немного не уместно будет, его черёд придёт чуть позже. А сейчас, под горяченькое, давай-ка моего бальзама тяпнем. Ты как, не против?
Глеб был, разумеется, не против, хотя его ответ никого не интересовал — старик уже рылся у себя в шкафчиках, ища заветную бутылку.
- Ага, вот она где! - пыльная бутылка была извлечена из укромного места, вытерта и поставлена на стол.
- Ну, чего любуешься? - поинтересовался дед. - Открывай!
Глеб взял бутылку, повертел в руках, даже зачем-то понюхал сургучную печать. Попытался сковырнуть её ногтём.
- Гы! - жизнерадостно изрёк старик. - Как камень! За столько лет, что она стояла...
Он попробовал сковырнуть пробку ножом — сургуч действительно был как камень, даже царапины не осталось. Гость вопросительно посмотрел на старика.
- А чего ты смотришь? Хочешь открыть — открывай!
Глеб охватил ладонью горлышко бутылки и попытался свернуть пробку. Гладкий сургуч благополучно провернулся в потной от напряжения ладони.
- Не выходит, - констатировал дед. - Это потому, что ты или не хочешь открыть, или боишься оказанного сопротивления, или просто ленишься.
Глеб насупился и ещё сильнее сдавил бутылку. В иной ситуации он не только открыл бы бутылку, но и вообще бы мог её раздавить. Но старая глиняная посудина сдаваться не желала.
- Ну что ты её как девку тискаешь? - ёрничал старик. Потом расплылся в широкой улыбке довольный двусмысленностью сказанного. - Здесь тоже, руки — это не самое главное! Ты ладошками давишь, а головой боишься, вот ничего и не получается. А вот захоти ты, крепко так захоти — так и отказа тебе не будет.
Начавший уже злиться Глеб собрался с силами, ухватил бутылку поудобнее, мысленно приказал бутылке отпечататься...
Пробка снялась настолько легко, что Глеб даже не поверил. Поставил бутылку на стол, стряхнул сургучные крошки с ладони на пол. Машинально понюхал пробку.
- Вот видишь! - обрадовался дед. - Стоит только захотеть по-настоящему, и всё получится! Давай я за тобой поухаживаю.
Хозяин разлил по стаканам тёмную тягучую жидкость. Поднял свой стакан.
- Ну, давай что-ли? За знакомство?
Глеб тоже взял стакан и по примеру деда влил в себя содержимое.
Вкуса он не различил; тёплая волна сперва накрыла его с головой, а потом неохотно отступила, прокатившись от горящего языка по всему телу куда-то вниз, схлынув через кроссовки в дощатый пол. Глеб даже посмотрел на подошву — не осталась ли там дырка? Очень уж его озаботили голубые искорки пляшущие под столом и легкий треск собственных наэлектризованных волос. Хорошо!
- А вот теперь можно и чихиртмы похлебать, - хозяин внимательно посмотрел на Глеба. - Понравился бальзамчик?
Глеб медленно отставил стакан и принялся за еду. Утолив первый голод отставил пустую тарелку и принял от деда другую, полную ароматного мяса. Полил сверху острым соусом, выбрал аккуратный пучок кинзы. Разлил по стаканам остатки бальзама.
- За знакомство, говоришь? - произнёс он поднимая стакан - Ну, за знакомство не грех и выпить. Только, вот сперва познакомиться нужно, рассказать о себе. Так ведь?
И посмотрел на внимательно жующего хозяина.
- Вот и рассказывай. Ты кто?

_________________
Человек жив только до тех пор, пока он может идти вперёд, пока в нём есть жажда новых знаний, есть тяга к совершенству. Иначе конец неизбежен. Человек умирает тогда, когда достигает того, что он считает своим пределом.